В классе ребенок с отклонениями в развитии
По официальным данным, в России 1,5 миллиона детей имеют отклонения в развитии. Более 200 тысяч учатся в коррекционных школах. Хотя некоторые из них, несмотря на диагнозы, могли бы учиться в обычных. Такая возможность сейчас есть.
В России идет эксперимент по инклюзивному (включенному) образованию. Для детей, имеющих отклонения в развитии — физическом и умственном, в обычных школах создают условия и учат их вместе со здоровыми сверстниками.
Рома Шипунов — второклассник московской школы N 1447. Подчеркнем — обычной, хотя у Ромы — синдром Дауна. Маме мальчика врачи в роддоме сказали: «Он вас даже узнавать не будет!» А вот, пожалуйста, не только узнает, но и в целом вполне справляется со школьной программой. Рома, конечно, не отличник. Но и не самый худший ученик. «Буквы освоили, читаем, пишем, рисуем, поем, — с гордостью рассказывает бабушка Ромы Лидия Ивановна. — Сложнее всего дается математика. Сидим часами. Зато к английскому интерес есть, компьютер нравится. Соседи вначале шептались: «Как жаль, больной ребенок!» А я им: «Почему больной? Мы в обычной школе учимся!»
Всего здесь 27 детей «с особыми образовательными потребностями». Диагнозы тяжелые — ДЦП, аутизм, синдром Дауна. Уже пять лет школа участвует в эксперименте по инклюзивному образованию. Начинался он с детских садов. Потом к проекту подключились школы. Одна из самых успешных — N 1447. В первые классы здесь набирают по 2-3 ученика с ограниченными возможностями.
Раньше таких в России если и учили, то лишь в спецшколах. А тут обычная школа и стандартная программа. Правда, дается она именно в том объеме, который под силу ученику. Задания на ходу корректируются. Класс может решать одну задачу, а эти ученики — совсем другую, более легкую. Устали? Разрешается выйти в коридор посреди урока.
В США, Канаде, некоторых европейских странах у инклюзивного образования богатая история и огромный опыт. Россия делает первые шаги. И потому, к сожалению, пока нет никаких педагогических рекомендаций и методичек для учителей, работающих по системе инклюзива. Отработка программ идет «с колес». Планы, конспекты уроков, домашние задания с учетом диагнозов и индивидуальных особенностей учеников есть только по начальной школе. Педагоги уже сделали для себя кое-какие важные выводы. Например, то, что самые сложные ученики — аутисты. Жизнь таких людей показал Дастин Хоффман в фильме «Человек дождя». Аутисты замкнуты, живут в собственном мире, при этом у них потрясающие способности к математике. Знают педагоги, что больше всего пугает детей с отклонениями в умственном развитии. Они боятся шума, крика и толпы.
Про гениев и самодуров
Самый стойкий миф об инклюзиве — присутствие в классе детей-инвалидов сказывается на достижениях обычных школьников. Это не так. Наоборот, видя стремление к жизни у этих детей, их здоровые сверстники начинают больше ценить свои собственные возможности.
Все ученики школы N 1447, разумеется, в курсе, что среди них есть ребята «не такие, как все». И уже не обращают внимания на это. Зато родители не так терпимы.
— Куда только на меня не жаловались, — вспоминает директор школы Елена Волкова. — Писали: «директор-самодур набрала инвалидов. Почему мой гениальный ребенок должен сидеть рядом с ними за одной партой?» Даже кое-кто из учителей отказался работать с ними. Их не осуждали. Такие дети действительно требуют большого терпения. Меня один мальчик до сих пор зовет не Еленой Витальевной, а Леной. Ничего, привыкла.
То, что инклюзив — дело социально важное, сомнений нет. Но школа — это ведь не только уроки толерантности и сострадания, но и математики, истории, русского языка… Ребенку с ДЦП, особенно в том случае, если интеллект сохранен, они под силу. «Есть ли смысл учить в обычных школах детей с задержкой умственного развития? Смогут ли они осилить программу, пусть и в упрощенном виде?» — спросила я у Волковой. Она ответила так: «Все наши ученики освоили программу начальной школы. Один из них — Миша Перов из четвертого класса недавно написал диктант на твердую «четверку». Поверьте, никто ему оценку не натягивал».
Эксперимент по инклюзивному образованию идет не только в столице, но и в одиннадцати российских регионах. В Челябинске, например, четыре обычные школы принимают детей с отклонениями в развитии. Школа N 73, к примеру, уже выпустила более 20 таких учеников, все они сумели устроиться в жизни. Хорошо налажена работа в Улан-Удэ, особенно в школах N 65 и N 4. Есть инклюзивные учебные заведения в Ухте, Архангельске, Новосибирске, Калининграде, Самаре — по одному-два в городе.
У семи нянек
Большинство российских школ к инклюзиву все же не готовы. Трудно. И с психологической, и с организационной точки зрения. Не каждый педагог захочет брать на себя дополнительную нагрузку даже за 20-процентную надбавку. Нет взаимодействия между педагогами обычных школ и коррекционных, которые могли бы поделиться опытом. Для каждого такого ребенка требуется пять-семь (!) разных специалистов. Но логопедов, дефектологов, сурдопереводчиков не хватает.
Специалистов по инклюзиву пока нигде в России не готовят. А вот в Канаде, скажем, таких педагогов обучают в вузах по особым программам. В Норвегии у учителей в инклюзивных классах есть «ассистенты» — помощники без специального образования, которые ни на шаг не отходят от «особенного» ребенка и помогают ему выполнять задания. В любой момент педагог может обратиться за помощью в ресурсный центр. Нашим учителям приходится рассчитывать только на собственные силы, советов спрашивать не у кого.
Между тем в госпрограмме развития образования на 2009-2012 годы сказано, что доля детей, получающих инклюзивное образование, вырастет на 10 процентов. Это большая цифра. Пока эксперимент затрагивает только начальную школу. Педагоги волнуются: что будет, когда начнутся курсы физики, химии? Как упрощать программу? Рекомендаций нет. Как быть с ЕГЭ? Ребенку с синдромом Дауна его не сдать никогда. И что, отучившись в обычной школе, он все-таки получит аттестат коррекционной? В Челябинске, где состоялся первый выпуск девятиклассников в школе N 73, так и сделали: ученики с тяжелыми диагнозами получили такой же документ, как в спецшколе, остальные — обычный. Причем решающим критерием был именно диагноз, а не успехи в учебе.
Учителя очень надеются на минобрнауки. Что появится-таки документ, закрепляющий особый статус инклюзивных школ. Что этот самый документ освободит «особенных» выпускников от тестов, упростит сдачу экзаменов, разрешит выдавать аттестат тем, кого врачи считали необучаемым.
Когда уйдут со школьного двора
В Московском центре социально-трудовой адаптации и профориентации, куда берут ребят с задержкой умственного развития — 125 человек. Все пришли из коррекционных школ.
Директор Виктория Яковлева уверена в том, что инклюзив даст хорошие результаты. Центр, наверное, мог бы открыть дополнительные места для тех, кто прошел инклюзивное обучение. Но тогда потеряется его смысл: больные опять придут к больным.
В целом понимания того, как и где будут получать профессию «инклюзивщики», нет. Профтехобразование сейчас реформируется, оно будет нацелено на нужды работодателей. Сомневаюсь, чтобы они стали платить деньги за обучение «особенных» детей. Видимо, нужна система мер государственных гарантий трудоустройства таких выпускников. У них должно быть будущее. Не дом инвалидов, а посильная работа и жизнь среди здоровых людей. И еще не известно, кому это нужнее: им, больным, или нам, здоровым?
мнение
Елена Стребелева, профессор Института коррекционной педагогики РАО, доктор педагогических наук:
— Я больше 40 лет изучаю детей с задержкой умственного развития и уверена: чем раньше начать работать с ними, тем лучших результатов можно добиться. Среди умственно отсталых встречаются очень способные. Более того, если серьезно заниматься с таким ребенком, сглаживаются внешние признаки заболевания.
Родители сейчас реже отказываются от детей с врожденной генетической патологией, потому что узнали: эти дети не безнадежные. Их можно учить, они могут иметь профессию и быть успешными в жизни. В обычной школе возможностей для этого больше. Из них могут выйти прекрасные парикмахеры, массажисты, косметологи, флористы, садоводы, швеи. Они любят трудиться!
Некоторые имена в материале изменены
Источник
08/10/2015
То есть совместное обучение в школах обычных детей и детей с ограниченными возможностями, в том числе с аутизмом и другими психическими расстройствами. Хорошо ли учиться всем вместе? – «Город 812» спросил у медицинского психолога СПбГКУЗ ЦВЛ «Детская психиатрия» им. Мнухина Анны АЛЕКСЕЕВОЙ.
– Инклюзивное образование – хорошо это или плохо?
– Такое образование предполагает, что детей с ограниченными возможностями здоровья нужно вводить в обычные классы. Я считаю, что если у ребенка есть незначительные отклонения в развитии и поведении при сохраненном интеллекте, то он, безусловно, может обучаться с обычными детьми. Но, если у него серьезная психическая патология, то к такой инклюзии я отношусь крайне отрицательно. Если ребенка с аутизмом или интеллектуальным недоразвитием посадить в класс общеобразовательной школы с массовой программой, это будет плохо для всех. Такой ребенок может вести себя нестандартно: кричать, вставать, бегать во время урока, что однозначно снизит качество учебного процесса для остальных детей. Да и у самого ребенка с психическим расстройством может случиться декомпенсация, то есть резкое ухудшение состояния. Из-за непосильной учебной нагрузки, быстрого темпа обучения, большого количества учеников в классе, которые являются серьезным «раздражающим» фактором. Поэтому такой ребенок нуждается в особом индивидуальном подходе к обучению.
– Но мы же должны быть толерантны, и – как пропагандирует фонд Натальи Водяновой – принимать людей такими, какие они есть. Нельзя изолировать инвалидов от общества.
– Одно дело быть толерантными и принимать, а другое – устраивать в массовых школах аттракцион толерантности с непредсказуемыми последствиями. Мы же хотим социализировать детей с отклонениями в развитии, хотим дать им образование. Программа обучения для них должна быть составлена совершенно по-другому, с учетом их особенностей. Петербург – единственный город в стране, где еще сохраняется коррекционная педагогика и коррекционные школы. Это наша большая гордость. Педагоги, психологи, дефектологи, работающие там с особыми детьми, накопили бесценный многолетний опыт. У них есть собственные наработки, программы, которые позволяют выравнивать детей с отклонениями в некоторых случаях до уровня обычных школ. Еще в коррекционных школах работает доктор-психиатр, который наблюдает таких детей и может оперативно решить проблемы, если они возникнут. Как эти проблемы будут решать в обычных школах или детсадах, я не представляю.
Если спрашивать мнение самих коррекционных педагогов, то они, безусловно, против разрушения системы коррекционной педагогики и против инклюзии детей с серьезными нарушениями в обычные школы. Но процесс уже запущен. В Москве 316 школ занимаются инклюзивным образованием, а со следующего года все школы столицы будут обязаны это делать.
– То есть в обычные классы будут поступать и аутисты и умственно отсталые?
– Да. В Петербурге тоже есть общеобразовательные школы, занимающиеся инклюзивным обучением. Их порядка двадцати. Но, в принципе, если родители настаивают, они могут определить своего особенного ребенка в любую школу по месту жительства.
– Сейчас говорят, что аутизм – вообще не болезнь. Поэтому аутисты должны учиться вместе со всеми.
– Аутизм – это психическое расстройство. Оно относится к болезням группы общих расстройств психологического развития. Если кто-то не хочет считать аутизм болезнью, то это его личное мнение и право, в этом и заключается толерантность нашего общества. Но у профессионалов, которые работают с такими детьми, есть определенная позиция. Во многих случаях детям с аутизмом требуется психиатрическая и психофармакологическая помощь. Родителей, которые не хотят признавать своего ребенка больным, можно понять. Им хочется верить, что их ребенок особенный, не больной. Иногда их еще называют детьми индиго.
– Так могут ли аутисты учиться вместе с обычными детьми?
– Дело в том, что есть разные формы болезни: аутизм Каннера и аутизм Аспергера. Первый считается более тяжелым. Второй легче, во взрослом возрасте он перерастает в патологию личности. Такие люди могут адаптироваться, превращаясь из детей-аутистов в чудаковатых, замкнутых взрослых, у которых есть свои странные привычки, свой заданный ритм жизни. При этом у них может быть высокий интеллект. Например, в нашем стационаре были дети-аутисты, которые в уме умножали трехзначные числа. Двенадцатилетнему подростку дали учебник для студентов математического факультета, и он решал оттуда задачи. Хотя математикой с ним до этого никто специально не занимался. Но в обычной жизни этот мальчик не мог ни с кем строить отношения. Если к нему подходили сверстники, он реагировал очень остро: громко пронзительно кричал.
Несмотря на то, что симптомы у аутистов могут выглядеть похожими, они сами не похожи один на другого. У каждого из них свой мир. Поэтому объединять их в классы, даже с такими же, как они, нельзя. Их поведение крайне необычно. Один вскидывает руки в разные стороны и любуется на них. Другой часами пересыпает песок из одной кучки в другую. Некоторые весь день ходят по клеточкам на полу: они должны наступать на них определенным образом. У них бывают сверхценные интересы на уровне одержимости. У одного нашего пациента было увлечение троллейбусами. Он постоянно на них катался. Знал все их бортовые номера. Рисовал маршруты на карте. В речи употреблял только слова, связанные с троллейбусами. У другого мальчика была одержимость – поезда. Он почти не говорил. Практически единственное слово, которое он произносил, было «поезд». Если его попросить нарисовать человечка, он нарисует поезд. Подобная одержимость не имеет цели, в отличие от обычного увлечения: дети не хотят стать водителем троллейбуса или машинистом.
– Такие дети попадают в психиатрический стационар?
– Только если они очень социально дезадаптированы. Если есть очень выраженные нарушения поведения. У некоторых аутистов бывают агрессивные или аутоагрессивные проявления, когда они калечат других или себя. Например, ребенок бьется головой об пол в течение долгого времени. Некоторые бьются об углы, вероятно, не чувствуя острой боли, так как у них нарушено чувственное восприятие. В некоторых случаях болевые ощущения приносят им удовольствие.
– Отчего случается аутизм?
– Много гипотез. Некоторые говорят, что это следствие патологии беременности, родов, черепно-мозговых травм, внутриутробных инфекций. Есть мнение, что аутизм возникает в результате врожденной дисфункции мозга – то есть наследственно обусловленного недоразвития нейронных структур. При аутизме отмечаются изменения во многих участках мозга, но как именно они развиваются – неясно. У детей нарушения, как правило, проявляются уже в самом раннем возрасте. У младенца нет комплекса оживления на маму, такие дети совершают своеобразные стереотипные движения: по-особому двигают ручками или совершают вычурные движения пальчиками. Если в быту или в окружении такого ребенка происходят даже малейшие изменения, его реакция может быть очень острой: крик, плач. Например, нельзя менять маршрут, которым его водят на прогулку. В квартире все должно находиться на своих местах. Не дай бог перевесить, например, пальто на другую вешалку. Это может привести к изменению его состояния. У аутиста будет срыв: он может долго кричать или бегать кругами. Но самое главное, что у такого малыша нет потребности в общении со сверстниками, в совместных играх.
– По наследству аутизм передается?
– Да, есть такая гипотеза.
– В Интернете много историй о том, что аутизм возникает после прививок. Правда?
– Наверное, об этом лучше спросить педиатров, неврологов. Существует мнение, что если у ребенка неблагополучный преморбидный фон (состояние до болезни), то прививки могут какие-то проблемы усугубить. Я консультировала родителей, которые считают, что прививки остановили умственное развитие их детей. Это единичные случаи, ничем не подтвержденные, кроме слов самих родителей.
– Можно ли вылечить аутизм?
– Думаю, что нет. Но смягчить симптомы и облегчить болезнь можно. Даже при тяжелой форме болезни можно научить самостоятельно себя обслуживать в быту. Хотя обучение может длиться годами. Например, если для аутистов, умеющих читать, написать подробную инструкцию, как поесть: открыть холодильник – достать суп – взять поварешку – налить суп в тарелку и так далее, то они пообедают. Но если просто, сказать: «Поешь», они не смогут. Или, наоборот, аутист может открыть и холодильник, и съесть все, что там лежит. Ему будет плохо, но он не сможет остановиться в связи с невозможностью понять, что уже сыт.
– Раньше про аутизм мало кто знал, а сейчас такое впечатление, что пришла эпидемия. Заболевших становится больше?
– В Петербурге, по официальным данным, зарегистрировано 330–340 больных аутизмом. Из них мальчиков примерно в три раза больше. Общероссийской статистики нет, я не знаю, почему. Исследователи приводят данные о показателях заболеваемости в России: 2–4 случая на 10 тысяч детей. Цифры, которые мне сейчас встречаются в прессе: один случай на 88 детей, а в последнее время говорят – один случай на 68 детей. Они вызывают у меня сомнения.
– Как в других странах решаются вопросы с обучением и социализацией аутистов? Есть там инклюзивное образование?
– В Финляндии, например, нет коррекционных школ. Для детей с патологиями там открывают спецклассы в обычных школах. Туда собирают всех: инвалидов с нарушениями опорно-двигательной системы, с синдромом Дауна, с выраженной интеллектуальной недостаточностью. Там же могут быть дети с эпилепсией, у которых случаются приступы. Я общалась с педагогами, которые работают в таких классах. Все говорят, что это очень тяжело. Но там для каждого ребенка полагается персональный помощник, который может отвести своего подопечного в туалет, объяснить помногу раз, если надо, задание, накормить. О какой-то дисциплине на таких уроках говорить, конечно, не приходится. Для детей, которые не могут жить в семьях, есть пансионы типа наших интернатов. Туда очень сложно попасть, идет строгий отбор. Берут только тех, кто совсем дезадаптирован: например, бьет родных, калечит себя или крушит мебель и так далее. В пансионах с ними работают психологи и коррекционные педагоги.
Одна из программ, которая используется в Европе для детей с аутизмом, основана на системе карточек-пиктограмм. Это набор картинок, как правило – нанизанных на веревочку, на которых схематично изображены разные действия из повседневной жизни: ребенок ест, идет гулять, идет в туалет. У аутистов сложности с коммуникацией, им трудно вербализовать свои желания. С раннего возраста их приучают пользоваться такими карточками. Если у них возникает какая-то потребность, они просто показывают карточку. У нас тоже иногда используется подобная методика, но я не слышала, чтобы она была официально одобрена и рекомендована.
– Правда ли, что среди великих людей было много аутистов?
– Есть гипотеза, что Альберт Эйнштейн и Исаак Ньютон были аутистам. Маленький Эйнштейн был очень нелюдимым, с трудом учился в школе и до семи лет почти не говорил. Про Ньютона рассказывали, что он был одержим работой, с трудом ориентировался в быту, иногда даже забывал поесть. Известный факт: однажды он прочитал лекцию перед пустым залом – попросту не заметил, что там никого нет.
– Наш петербургский математик Григорий Перельман, который первым в мире доказал гипотезу Пуанкаре и затем отказался от вознаграждения в миллион долларов, тоже из их числа?
– О диагнозах говорить некорректно. Но несомненно, у него есть особенности.
Елена РОТКЕВИЧ
Источник
