Поддьяков проблемы психического развития ребенка

Жизнь сложна и многообразна – в ряде случаев она создает уникальные ситуации, которые интенсифицируют психическое развитие ребенка в самых неожиданных направлениях. Злонамеренный изобретательный экспериментатор не мог бы создать ничего подобного.

Я опишу свои воспоминания о смерти и похоронах моей бабушки, когда мне было шесть лет, и огромное влияние этих событий на изменения направления моей личностной и познавательной активности, на изменения в развитии. Предварительно подчеркну: следует согласиться с Л. Б. Шнейдер, что отечественные психологи до недавнего времени практически не занимались темой смерти. «Сам факт смерти и идея смерти как бы выводились за скобки научных интересов. В отечественной науке тема смерти оказалась обойденной потому, что ее изучение и обсуждение требует метафизического напряжения. А господство [плохо понятой. – Н. П.] научной методологии с ее принципом объективности исключало возможность достойно рассуждать на эту тему… [Но] Смерть – это факт жизни, а не просто последний момент жизни… Исключить эту тему из научных интересов невозможно, т.к. отношение к смерти влияет на жизнь и психологическое развитие» [Шнейдер, 2003]. Я покажу некоторые направления этого влияния в своем конкретном случае.

Зачем моя мама взяла меня на кладбище – я не знаю. Наверное, этого нельзя было делать ни в коем случае: я был жизнерадостным, но вместе с тем впечатлительным ребенком, и последствия оказались самыми неожиданными. В момент прощания с бабушкой мама предложила мне подойти и поцеловать бабушку в лоб, как это делали все. Перед этим она сказала, что бабушка уснула и скоро уедет от нас. Когда я подошел к бабушке, я увидел, что ее лицо действительно похоже на лицо спящего человека. Я наклонился и поцеловал ее в лоб. Своими губами я почувствовал холод и твердость гладкого камня. И в то же мгновение меня пронзила страшная мысль: это совсем не бабушка, а что-то чуждое, ужасное. Передо мной внезапно открылся страшный и новый для меня мир. Именно мир, а не конкретное ужасное явление. Когда я с трудом поднял голову, то увидел все окружающее совсем другими глазами, особенно маму и папу. Я вдруг понял, что они могут стать такими же, как лежащая в гробу бабушка, и это было самое тяжелое для меня. Раньше мои родители были для меня надежной и постоянной защитой от всякого зла. А теперь я понял, что они сами беспомощны перед этим страшным миром, что они сами могут уйти туда, куда ушла бабушка. Я раньше слышал разговоры о том, что кто-то умер. Но не понимал настоящего смысла этого слова. А теперь понял, и лучше бы этого не было.

Когда мы вернулись домой, я подошел к маме и, глядя ей в глаза, спросил: «А ты когда уснешь, и тебя увезут, как бабушку?» Мама все поняла: перед ней стоял уже совсем другой ребенок – повзрослевший, даже в какой-то степени постаревший. Поэтому она повела со мной серьезный разговор: «Бабушка была старая, ей было уже 67 лет. А я еще молодая, мне 34 года, – сказала мама, – я проживу еще долго. Тебе не надо беспокоиться, что я скоро усну. Ты вырастешь большой, а я все буду жить».

Я ушел и долго думал – а чем 34 года отличаются от 67 лет: я уже умел неплохо считать, но ответить на свой вопрос не мог. Тогда я подошел к маме и сказал: «Хочу научиться считать до ста». В течение, по крайней мере, двух недель я с какой-то яростью обучался счету до ста. Много внимания я уделял соотношению чисел по величине. Я теперь знал, что 67 значительно больше, чем 34 – на целых 33 года. А это те годы, которые мама еще проживет.

Через несколько дней, когда все более или менее успокоилось, я вышел на кухню коммунальной квартиры и стал задавать жильцам совершенно бестактные вопросы (как я потом понял). Так, я подошел к молодой девушке и спросил: «Сколько вам лет?» Она засмеялась и ответила: «Шестнадцать, по сравнению с тобой я уже старушка!» Я посмотрел на нее и подумал: «Ну, тебе еще жить и жить!»

Так я опросил многих жильцов квартиры и как-то по-новому их оценил – оценил с точки зрения возраста, с точки зрения продолжительности жизни. Так я осуществил своеобразную периодизацию части проживающих в квартире людей.

Подводя итоги вышеизложенному, сей­час – с высоты своего психологического образования и опыта – могу сказать, что за относительно короткий период времени, который длился дней 20, я существенно продвинулся в развитии. Помимо того, что я стал успешно складывать и вычитать числа в пределах сотни, легко сравнивал числа по величине, и это расширение и усложнение моих знаний по математике с удивлением и удовольствием отмечала мама, изменилось мое мировоззрение – я выявил для себя огромный и мрачный мир, откуда никто не возвращается и который противостоит другому, давно знакомому и светлому миру жизни. Именно этот мир и спокойная жизнь в нем затем постепенно оттормозили все мрачные эмоции. Но знание о мрачном мире осталось и в определенные моменты жизни давало себя знать. В целом взгляд на мир стал вновь носить светлый характер. Однако изменилось мое отношение к родителям. Я стал беспокоиться об их здоровье. Очень волновался, когда кто-нибудь задерживался. Мрачный мир в такие минуты выступал более отчетливо.

Я стал интересоваться особенностями возрастного развития животных. Так, встретив во дворе соседа по дому с огромной овчаркой, спросил: «Сколько вашей собаке лет?» «Два года», – ответил сосед. «Такая большая, а всего два года?» – с удивлением спросил я. «Они быстро растут», – прокомментировал сосед. И здесь я не мог не спросить: «А долго они живут?» «Живут лет 15–16», – ответил сосед. Я был удивлен, что собаки живут так мало. Подобные вопросы о других животных я выяснял вместе с мамой.

В целом трагический случай с бабушкой, с одной стороны, нанес мне, как я сейчас понимаю, тяжелую психологическую травму, а с другой стороны, активизировал мое развитие по различным направлениям.

Возвращаясь к положению Л. Б. Шнейдер о том, что отечественные психологи до последнего времени практически не занимались темой смерти, следует добавить: такое важнейшее психологическое новообразование дошкольного возраста, как знания о различии живого и неживого, знания о рождении, развитии и смертности живого, не входит в наиболее известные отечественные концепции периодизации возрастного развития. Факт смерти не представлен как существующий для ребенка, ведущей деятельностью которого является игра. Между тем «можно попытаться мысленно представить дошкольника 6 лет с относительно нормальным психическим развитием, который при этом не играет, например, в «дочки-матери» с рождением детей или не обыгрывает смерть. Намного сложнее, если вообще возможно, представить себе нормально развитого дошкольника 6 лет, который не имеет представления о том, что живое отличается от неживого, что люди и животные рождаются и умирают, и т. п. Ни в одной игре исходное понимание этих фундаментальных, не игровых, не условных закономерностей не может быть получено» [Поддъяков А. Н., 2000. С. 118–119].

Заканчивая эту короткую статью, хотелось бы высказать личное мнение: несмотря на развивающий эффект, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы дошкольники (да и младшие школьники) сталкивались близко с тем мрачным миром, с которым я так близко соприкоснулся. Это слишком серьезная травма и неоправданная цена за скачок в познавательном, личност­ном, мировоззренческом развитии ребенка.