Как обучать ребенка с особенностями развития

Светлана Юрьевна, у нас сегодня чуть ли не все школы стали инклюзивными. Принимают слабовидящих, слабослышащих детей, учеников с ДЦП. А готова массовая школа учить детей с умственной отсталостью?

Светлана Ильина: Не всех таких детей можно и нужно учить в обыч­ных школах. К сожалению, большинство родителей считают, что будет лучше, если их ребенок станет учиться в обычном классе. На деле это не так. Он, скорее всего, он окажется без коррекционной поддержки и продвижения в развитии у ребенка не будет.

В Санкт-Петербурге около 30 коррекционных школ для детей с умственной отсталостью, плюс в каждом районе города школы для детей с задержкой психического развития. В коррекционных школах учатся дети и с легкой умственной отсталостью, и с умеренной. Классы для учеников с умеренной умственной отсталостью называются «Особый ребенок». Это тяжелые дети и с каждым годом таких классов становится все больше. Дети с легкой степенью не являются инвалидами. Вы их в жизни никогда не отличите, и если они были в коррекционной школе, то, как правило, очень успешно адаптированы, пользуются компьютерами, общаются, и никаких проблем не возникает.

А если к такому в школе подойти и сказать: ударь вон того по голове — он плохой. Ударит?

Светлана Ильина: Они, конечно, внушаемые, но не до такой степени. Вот дети с умеренной умственной отсталостью, конечно, в меньшей степени отдают себе отчет, но психически они, как правило, вменяемы. Часто у них родители с высшим образованием, и стремятся создать для ребенка самые благоприятные условия.

Чему можно научить детей в коррекционной школе? Где «потолок» для них — дроби, таблица умножения, чтение Пришвина и Паустовского? Или они могут осилить программу средней школы, просто надо гораздо больше времени?

Светлана Ильина: В коррекционных школах — своя программа. Там не только таблица умножения, но и сложение, вычитание дробей, история Отечества, гео­графия, естествознание. Круг предметов достаточно большой. Но главное — социализация, получение навыков, которые помогут дальше в жизни, и есть специальный предмет — «основы социальной жизни». В таких школах оборудованы классы, где есть плита, холодильник, стиральная машина, комната-гостиная. Детей учат всему — от завязывания шнурков до пользования техникой. Самое важное — сформировать навыки самообслуживания, научить выбирать товары, делать покупки. В коррекционных школах дети могут учиться в течение 13 лет, после окончания школы или во время учебы могут посещать реабилитационные центры, где тоже идут занятия. Там можно быть и пять лет, и больше.

Что дальше? Их учат профессии?

Светлана Ильина: Ребята с легкой степенью умственной отсталости могут поступить в колледжи и получить профессию, например, швеи. Они трудятся озеленителями, сортировщиками, могут выполнять несложную механическую работу. С умеренной степенью найти работу сложнее.

Чему можно научить детей в коррекционной школе? Где «потолок» для них — дроби, таблица умножения, чтение Пришвина и Паустовского?

Сейчас во многих школах учатся дети-аутисты. У них есть умственное отставание?

Светлана Ильина: Аутизм — своеобразное отклонение именно эмоционально-волевой сферы. Они с трудом выходят на контакт с другими людьми, очень оберегают свое пространство. С компьютером им проще. Его они допускают к себе и могут творить чудеса, очень легко справляясь с различными задачами. Не всегда, но часто расстройства аутистического спектра сопровождаются умственной отсталостью. У нас есть классификация аутизма, где выделены четыре группы. Четвертая группа — дети, у которых может быть умеренная или тяжелая умственная отсталость.

А гениальные аутисты, про которых мы иногда слышим, это первая или вторая группа? Есть известный вуз, где учатся и такие студенты. Они не знают, как дойти до столовой, но могут решить такие задачи, к которым их однокурсники и не подходят.

Светлана Ильина: Гениальность — тоже отклонение от нормы. Просто мы людям с гениальностью ставим знак «плюс», а всем остальным можем поставить «минус».

В Москве был случай, когда ученик принес оружие и застрелил учителя. Потом выяснилось, у него была шизофрения. Этот диагноз трудно распознать?

Светлана Ильина: Шизофрения — не умственная отсталость, интеллект может и не страдать. Но странности в поведении грамотный учитель может заметить: у таких детей есть особенности речевого развития. Они говорят много, долго, сложными по грамматическому построению предложениями. Но за фразами ничего нет. Если их попросить быстро нарисовать дом, они каждое окошечко будут прорисовывать… Сейчас педвузы переходят на новые образовательные стандарты, и на всех факультетах будет читаться курс по инклюзивному образованию, в том числе, и о детях и с умственными, и с психическими отклонениями.

Оказывается, у многих известных людей рождаются «особенные» дети? Этому есть какое-то объяснение?

Светлана Ильина: Причин того, что в семье появляется такой ребенок, много: генетические нарушения, тяжелая беременность, краснуха, которую мама перенесла во время беременности, возраст родителей. После 35 лет будущие мамы должны находиться на особом пристальном учете. После 40 лет риск очень высок. Зарубежная статистика показывает: если мама рожает после 40 лет, то на 10 детей 7-8 могут быть с различными отклонениями.

По каким признакам родители могут понять, что с их ребенком что-то не так?

Светлана Ильина: К трем годам ребенок должен уметь держать ложку, пользоваться ею, уметь ходить, сидеть. Важный показатель — речевое развитие. Если ребенок в три года говорит отдельными словами, то это серьезный сигнал обратиться к специалистам. И не только к логопеду, но и к психиатру. В этом возрасте ребенок должен говорить простой фразовой речью. Важно, как он складывает матрешку, играет с кубиками, вообще, умеет ли играть, как принимает помощь.

В современном образовании действует установка на инклюзию. Это означает, что любой ребенок с выраженными физическими, ментальными, психическими или поведенческими особенностями, должен быть интегрирован в образовательную среду.
Как и любая прекрасная инициатива, внедренная обычным распоряжением сверху и не подкрепленная финансово и методически, в большинстве случаев инклюзия остается существовать только на бумаге.

08 июля 2019

Прослушать статью

Как это выглядит на практике?

В школу приходят родители и говорят: «У меня ребенок с особенностями развития, по прописке мы прикреплены к вашей школе. Учите его». Иногда при этом у ребенка есть документ, подтверждающий его особые потребности. Это может быть справка об инвалидности, к которой прилагается индивидуальный план реабилитации (ИПР). В нем перечислено, какого рода помощь требуется этому ребенку: специальное оборудование, сопровождение тьютора, психологическая помощь для облегчения адаптации. Например, если у ребенка нарушения опорно-двигательного аппарата, ему нужен пандус, чтобы попасть в школу, и лифт внутри нее. Или ему нужен сопровождающий, который будет помогать ему ориентироваться в школе, — например, при нарушении зрения или слуха.

Помимо медико-социальной экспертизы — комиссии, подтверждающей инвалидность, раньше она называлась ВТЭК, — существует Центральная психолого-медико-педагогическая комиссия, или ЦПМПК. Она определяет образовательный маршрут ребенка и дает заключение о том, по какой программе должен обучаться этот ребенок, обычной общеобразовательной или одной из существующих адаптированных программ. Кроме того, она выносит решение о том, нужны ли ребенку специальные условия обучения и какие именно, а также особые условия при сдаче итоговых экзаменов.

Если какой-то из этих документов у ребенка есть, школа получает некие дополнительные средства на его обучение. В большинстве случаев этих средств далеко не достаточно для оказания полноценной помощи в полном объеме, но тем не менее, если в документах написано, что ребенку нужны особые условия, школа обязана сделать хоть что-нибудь специально для этого ребенка. Если же документов нет, то, каким бы особым ни был этот ребенок, с формальной точки зрения школа относится к нему как к любому другому ученику.

Очень многие поведенческие нарушения на самом деле имеют неврологическую природу, но об этом часто не догадываются ни учителя, ни родители. Все думают, что он просто лентяй, негодяй или истерик, — а у него на самом деле синдром дефицита внимания, или минимальная мозговая дисфункция, или задержка развития. Грамотная коррекция, случившаяся вовремя, могла бы ему помочь. Но иногда, даже имея заключение специалиста на руках, родители сталкиваются с тем, что школа не знает, как работать с такими детьми, включать их в педагогический процесс, адаптировать в классе, учить. Потому что инклюзия — формальна, а та же самая учительница с 40-летним стажем работает так, как привыкла. У нее по-прежнему 30 человек в классе и основная задача — подготовить детей к сдаче ЕГЭ.

Другая распространенная ситуация — дети, плохо владеющие русским языком. В настоящее время таких учеников в наших школах достаточно много, и работа с ними — тоже инклюзия.

Наконец, так называемые «трудные подростки» тоже представляют собой кандидатов на инклюзию, потому что их поведение не позволяет им встроиться в учебный процесс и адекватно реализовать свои возможности. Очевидно, что к ним нужен некий особый подход и рекомендации специалистов.

Что может школа в современных условиях?

• Организовать психолого-педагогическую помощь ребенку, нацеленную на его успешную адаптацию. Это могут быть консультации школьного психолога, наблюдение за поведением ребенка в ходе учебного процесса и составление списка рекомендаций. Тренинги командообразования и другие формы профилактики буллинга — необходимая форма групповой работы с классом, где учится особый ребенок. Все это возможно, если в школе есть психолог, владеющий названными технологиями. Иногда таких специалистов приглашают со стороны для проведения точечных занятий в особенно трудных классах.

• Организовать индивидуальные дополнительные занятия с учителями-предметниками, если ребенку трудно находиться в классе и/или он не усваивает материал в формате фронтального обучения.

• Порекомендовать родителям организовать сопровождение ребенка в школе своими силами, так как собственных ресурсов у школы на это обычно нет. Сопровождение выражается в том, что мама или бабушка присутствует на уроках вместе с ребенком и следит за его поведением и включенностью в учебный процесс.

Обычно этим возможности школы исчерпываются. Очевидно, что названных мер недостаточно для того, чтобы все дети чувствовали себя в школе комфортно и реализовали свои образовательные потребности.

Что же делать руководству школы для того, чтобы инклюзия стала подлинной?

• Первое — это найти средства на адресную помощь конкретному ребенку. В настоящее время в Москве существует проект «Инклюзивная молекула» при Городском психолого-педагогическом центре. Он выделяет средства на организацию специальных условий обучения для детей с особыми потребностями, — например, на установку пандуса или оплату работы тьютора. Есть также некоммерческие организации, благотворительные фонды, которые можно привлекать. Для этого нужно знать, что такие организации существуют, или иметь время и желание, чтобы заняться их поиском и установлением контактов.

• Приглашать специалистов, умеющих работать с особыми детьми, и обучать этой работе педагогов. Активно рекомендовать учителям пройти соответствующие курсы повышения квалификации, вебинары, конференции.

• Внедрение инклюзии предполагает прежде всего индивидуальный подход к каждому ребенку. Это означает, что все дети разные, и в то же время каждый может своим способом интегрироваться в учебный процесс. Поэтому обязательно в школе должна быть действующая служба психолого-педагогического сопровождения, которая работает в тесном командном взаимодействии с педагогами и родителями.

• Для облегчения работы педагогов в школе должно быть пространство для обсуждения сложностей, возникающих в работе с детьми. Это могут быть семинары, собрания методических объединений или консилиумы, но важно, чтобы обстановка была достаточно комфортной, люди не стеснялись говорить о сложностях, с которыми они сталкиваются, и получали поддержку от коллег.

• Работа с «трудными подростками», склонными к поведенческим нарушениям, игнорирующими школьные правила и содержательную часть учебного процесса, требует значительных вложений. Учитель, установивший с такими детьми личный контакт и сумевший увлечь их какой-то идеей или внеклассной деятельностью, может ожидать значительных сдвигов в их поведении. Туристический клуб, выход на экскурсию, просмотр фильмов и их обсуждение, подростковый клуб в школе способны заметно повлиять на жизнь этих детей и улучшить их поведение в классе.

• Наконец, при работе с детьми, для которых русский язык — не родной, решение достаточно очевидно. Нужно организовать таким детям обучение русскому языку как иностранному в случае, если ребенок совсем не говорит на русском, за счет тех предметов, посещение которых лишено смысла из-за языкового барьера. Можно объединить таких детей из разных школьных отделений в единую группу образовательного комплекса. Если основы языка присутствуют, но темп обучения замедлен, ребенку просто нужны дополнительные занятия с учителями-предметниками, а иногда — элементарная помощь с переводом написанного в учебнике.

Каждый из этих пунктов — тема множества статей, семинаров и монографий. Для того, чтобы инклюзия стала подлинной, нужно время, силы и готовность к трудным ситуациям. В сущности, это должно быть так не только в контексте инклюзии. Потому что дети всегда разные, и ситуации всегда возникают разные, и это нормально.

#ADVERTISING_INSERT#