Асами и такаба фанфики мужская беременность
После душа Такаба наткнулся в зале на странную компанию из двух охранников и доктора. Врач осмотрел его и оставив рецепт на столе, порекомендовав усиленное питание и свежий воздух.
— Юноша, в ваши годы я был бодр и силен как лань! – качал головой мужчина, чьи виски были обрамлены сединами. – Как можно за полторы недели довести себя до такого состояния? Будь вы моим сыном – выпорол бы! – погрозил врач и удалился.
— Начинается, — уныло подумал парень. — Не успел вернуться, как мой каждый шаг вновь контролируют.
Выполнив все предписания и, послав в аптеку за лекарствами одного из телохранителей (чему тот не слишком обрадовался), Такаба почувствовал себя гораздо лучше. Он по-прежнему ворчал без умолку, но в глубине души был рад вернуться домой, к Асами. Решив сделать Рюичи сюрприз, Такаба навострил лыжи за продуктами, но у выхода его перехватил телохранитель. Вместе они дождались возвращения второго мужчины, вручив новый список. Столько отборной брани Такаба еще не слышал в своей жизни.
Немного подумав, юноша решил обидеться (для проформы) и начал яростно набирать номер любовника.
— Мне что, уже и на улицу выйти нельзя? – без предисловий начал он. — Долго ты меня взаперти держать собрался?
— Успокойся, скоро буду, — Асами был рад услышать родной голос. — Ты как всегда меня не слушаешь. Оставайся дома и ни куда не выходи.
Вскоре нужные продукты были доставлены, и за подготовкой сюрприза юноша забыл о выдуманной обиде. Погрузившись в работу с головой, он не сразу заметил, что за ним уже какое-то время неотрывно наблюдают золотистые глаза.
Представшее перед ним зрелище, Асами очень понравилось. Ему было жаль отвлекать неугомонного юношу, разрушая видимость уюта и тепла. Когда Такаба был вот так чем-то увлечен, он совершенно изменялся, становясь спокойным и домашним. Но, момент был упущен, и Акихито вновь превратился в маленького, неуправляемого монстра, который постоянно попадает в неприятности. Но этот монстр был самым главным в жизни Асами, якудза понял это, оказавшись на границе между жизнью и смертью. Если бы его убили или раны оказались более глубокими, он бы не успел спасти своего мальчика. Такаба угасал на руках у Фейлона… нет, такого Асами никогда бы не допустил!
Рюичи притянул к себе свое неугомонное чудо, сжав в объятиях. Вначале Такаба испугался, пытаясь вырваться, но после умиротворенно приник к широкой груди любовника, устало закрыв глаза.
— Чёрт, напугал, идиот! – Акихито вновь попробовал вывернуться из сильных рук Асами. — Не делай так больше, у меня чуть сердце не выскочило из груди.
— Не бойся, я бы его поймал, — усмехнулся Асами, глядя на рассерженную мордашку своего любовника. — Что ты готовишь?
— Еду, не видишь, что ли, — огрызнулся парень. — Скоро закончу.
— А потом кончишь для меня, хорошо? — с улыбкой, глядя в расширившиеся от удивления глаза, попросил Рюичи. – Обещаю, тебе понравится.
— Отстань, извращенец! Я кончу, когда захочу! — сказал Акихито и зажал рот ладошкой, сообразив, что он только что сказал. — Всё из-за тебя. Отвали, я готовлю.
Поймав парня за талию и притянув к себе, Асами запечатал его через-чур болтливый рот поцелуем. Когда Такаба ослаб в его руках от нахлынувших чувств, Асами резко отпустил его, прислонив к кухонному столу.
— Я подожду, когда всё будет готово. Но знай, я тоже пойду, подготовлюсь к нашей ночи, — сказал он, хитро улыбаясь. – Обещаю, сегодня ты спать не будешь.
Источник
название: Шрам
фандом: видоискатель
автор: mizar
бета: нет (образование позволяет писать без орфографических, синтаксических и всех прочих видов ошибок)
гамма: нет
пейринг: Асами/Такаба
рейтинг: R
жанр: ангст
статус: закончен
дисклеймер: герои являются интеллектуальной собственностью Аяно Ямане
размещение: разрешаю, но только с моего ведома
примечания: позволила себе слегка исказить характеры героев, но в пределах разумного, а то слишком уж у Ямане-сенсей Асами непрошибаемый, и Такаба периодически поражает каким-то детским идиотизмом.
Ссылка на отзывы: https://mr-yaoi.ru/forum1/viewtopic.php?id=2532
«Шрам», ангст, R, Асами/Такаба, видоискатель
Ничего не изменилось за полгода.
Ненавижу. Всем сердцем.
Ненавижу, когда так смотришь, чуть прищурившись, и улыбаешься одними уголками губ, не выпуская из зубов сигарету. Когда, не удосужившись даже выдохнуть дым, целуешь так, что я чувствую себя изнасилованным твоим языком. И когда еще шире улыбаешься в ответ на мои проклятья вперемешку со стонами, ненавижу еще сильнее.
Я так и говорю, пока твои руки неторопливо стаскивают с моих бедер джинсы:
— Ненавижу…
— Неужели? – опять эта чертова полуулыбка.
Хочется взвыть. Но вместо этого из горла вырывается какой-то совершенно непристойный звук, когда твои прикосновения вызывают сладкую боль в паху. Словно это не мое горло. И не мое тело. Я ненавижу тебя до такой степени, что временами едва не умираю от желания.
Выражение твоего лица не меняется.
Черт бы тебя побрал, Асами! Больше всего я ненавижу эту твою самоуверенную невозмутимость!
Ты просто прелесть, Акихито. Сколько ты уже борешься с собственным телом? Не надоело? Зло шипишь, что тебя тошнит от сигаретного дыма, и тут же сдавлено стонешь, вдыхаешь все, что только позволяют легкие, и полным едва сдерживаемой страсти голосом хрипло шепчешь, обжигая лихорадочным дыханием кожу:
— Ненавижу…
Я не верю тебе, мой каваи Акихито, твоя плоть под моей ладонью куда более правдива, чем твой язык.
— Неужели? – улыбаюсь, скользя пальцами другой руки по напряженно выгнутому позвоночнику вниз, к подтянутым ягодицам.
Твоя животная чувственность сводит с ума. Каждый твой стон, каждое движение худого тела, с готовностью откликающегося на мои ласки – это как вызов моему самообладанию. Мне нравится эта изысканная пытка – не потерять голову, сохранить контроль. Ради нас же обоих.
Чье это лицо? Чьи опухшие от бесчисленных поцелуев губы? Кому принадлежит этот шальной, полубезумный взгляд? Не мне точно.
Зеркало над кроватью – очень в стиле Асами.
Со смешанным чувством стыда и удовлетворенности показываю своему отражению затылок. Справа я ощущаю тепло твоего тела. Не могу заставить себя посмотреть на твое лицо. Когда ты спишь, то похож на ангела. И я до чертиков боюсь растерять остатки своей решимости и пролежать так, подперев рукой голову, с глупой улыбкой рассматривая тебя спящего.
На мгновение мне становиться стыдно за свое бегство. Почему я всегда ухожу, как только просыпаюсь? Не только из гостиничных номеров, даже из собственной квартиры. Словно сбегаю от всего, что позволял с собой делать ночью. Почему ты никогда не уходишь, а терпеливо ждешь моего пробуждения? Даже когда я уже давно не сплю, из чистого упрямства прикидываясь и выжидая, когда же ты, наконец, оставишь меня наедине с моей растерянностью.
Но, лишь на мгновение.
Ноет поясница, горят искусанные губы, между бедер саднит и на душе резко становится так паршиво, что впору удавиться.
Я вспоминаю, почему стараюсь уйти первым. Еще больше приступа непрошенной нежности я боюсь встретить твой взгляд и прочесть в нем насмешку и удовлетворенную на время похоть. Услышать это твое: «Ты мой, Акихито, сколько бы ни убегал», но уже с совершенно другой интонацией, и в душе согласиться с этим. Я боюсь услышать презрение в твоем голосе.
Ненавижу тебя, за то, что нужен только пока сопротивляюсь. И свое глупое сердце тоже ненавижу.
Он снова сбежал, оставив после себя только уже выстывающее тепло и сладковатый запах одеколона на подушке.
Провожу по простыне рукой – место еще хранит очертания его тела. На ум лезут подробности прошлой ночи, какими-то рваными кусками, отдельными фрагментами. Моя ладонь на узком, мальчишеском бедре. Сбитый пульс под губами, оставляющими след на тонкой шее. Хрупкое запястье в моей ладони, гладкая кожа перчатки со срезанными пальцами на правой руке. Теснота и жар почти невесомого тела, дрожащего от замешанного на боли наслаждения. Он отвык от этого за полгода, ему снова было больно, словно в первый раз. Единственным цельным воспоминанием – чувство абсолютного покоя, когда он доверчиво жмется ко мне с блаженной улыбкой на губах, и с сонным ворчанием устраивает голову на плече. Засыпает почти мгновенно, по-детски приоткрыв рот, уже во сне обнимая за шею.
Интересно, на сколько его хватит на этот раз?
Я болен. Это единственное разумное объяснение. Меня нужно лечить.
— Извини, Ко, я на минутку.
Выхожу на улицу, подставляю разгоряченное лицо ветру в надежде, что если хмель не выветрится, так хоть мысли прояснятся. Рука сама тянется к мобильному. Взгляд останавливается на перчатке. Он не стал ее снимать. Ему было противно? Или все равно?
Месяц. Тридцать бесконечно долгих дней, из которых облегчение в связи с отсутствием интереса к моей персоне длилось ровно два дня. В прошлый раз этот срок составлял неделю. А моей решимости положить конец этой связи хватило на полгода.
Как же я его ненавижу! Думает, я начну искать встречи?! Не дождется!
Мне не надо смотреть на экран, чтобы знать, кто звонит. Только у одного человека хватит дурости звонить мне посреди ночи.
— Да.
Вместо ожидаемого, протяжного «ненавижу» звучит что-то оригинальное:
— Асами, я так соскучился.
Половина третьего.
— Где ты напился, маленькое чудовище?
Шумный вздох, сопение, диктует адрес. Речь вполне связная. Наконец-то научился пить? Пора бы уже, в двадцать шесть-то лет.
Забираю его через полчаса, едем к нему домой. Он не выглядит сильно пьяным, но эта натянутая сосредоточенность выдает с головой.
— Я не собирался тебе звонить, — бормочет, глядя в окно.
— Я так и понял.
У него даже уши краснеют, я уже жду обычного: «Останови здесь! Дальше сам дойду!», но сюрпризы продолжаются.
— Так поздно не собирался. Хотел подождать утра.
Я понимаю, что это означает. Понимает ли он?
Его губы теплые, податливые. Алкоголь придал достаточно смелости для намека на инициативу. Нет, мой хороший, в таких ситуациях преимущество у того, кто трезв.
Самообладание дает трещину, как только дверь отделяет нас от коридора. Первым делом я стягиваю с его руки эту проклятую перчатку.
Я задыхаюсь. Или уже задохнулся? Темнеет в глазах, сердце колотится о ребра так, что становится больно. Я уже не понимаю, ни где я, ни что делаю. Единственная связь с реальностью – это плоть Асами в моем теле, его губы, отбирающие последний глоток воздуха, его пальцы, клеймящие мою кожу.
— Люблю тебя, — шепчу в его губы.
Мне не стыдно. Ни перед ним, ни перед собой. Плевать. Даже если Фейлон оказался прав и завтра он скажет, что теперь потерял ко мне интерес. Даже если завтра все закончится. Три года сплошного безумия. Как я буду жить дальше?
Как-нибудь буду.
Он все понимает. Остатки спиртного уже выветрились и списать эти слова на горячечный бред не выйдет.
Вот ты и сказал это, мой Акихито.
Беру его правую руку, нежно целую тыльную сторону ладони. Туда, где остался розовый шрам после сведенной татуировки. Больше ты не сбежишь. Никто, кроме меня, никогда не прикоснется к тебе. Не позволю.
— Чт… Что ты делаешь?!
Я не даю ему отдернуть руку, и отвернуться не даю, вжав в простыни собственным весом. Два года мы не затрагивали эту тему. Самое время.
— Я дал тебе достаточно времени забыть все, что произошло в Гонконге. То, что я не сумел тогда защитить тебя от Фейлона – моя вина, не твоя. Ты сам сказал, что любишь меня. Смотри, не забудь своих слов, потому что теперь ты сможешь сбежать от меня разве что на тот свет. И то, когда я так решу.
Не нужен свет, я и так знаю, что сейчас он кусает губы, старается сдержать подступающие слезы. Даже его слезы – мои. Только лишь мои.
Перекатываюсь на бок, не разжимая рук. Позволяю ему улечься удобнее и долго перебираю мягкие пряди волос, пока его дыхание не выравнивается.
У него кошачий характер. Мнительный, но отходчивый. Везде сует свой нос, обжигается и снова лезет. Жадный до ласки и сумасбродный. Я приручал тебя слишком долго, чтобы чья-то глупость разрушила эту связь.
Утро застало уже в пустой постели. Никогда меня еще не посещало настолько острое желание кого-нибудь пристрелить. Точнее не кого-нибудь, а одного мелкого, изматывающего нервы мальчишку.
Половина седьмого. Я успеваю закурить и сделать несколько затяжек, стряхивая пепел на пол, когда щелкает дверной замок.
На душе теплеет. Еле удерживаюсь от глупой ухмылки. Старею?
Он заходит в комнату, брезгливо морщась от дыма. В руках – бумажный пакет. Бросает, избегая смотреть в глаза:
— У меня хлеб закончился.
И уже с кухни:
— Хочешь кофе – иди на кухню! Я тебе не горничная в постель завтрак таскать.
Источник
название: Шрам
фандом: видоискатель
автор: mizar
бета: нет (образование позволяет писать без орфографических, синтаксических и всех прочих видов ошибок)
гамма: нет
пейринг: Асами/Такаба
рейтинг: R
жанр: ангст
статус: закончен
дисклеймер: герои являются интеллектуальной собственностью Аяно Ямане
размещение: разрешаю, но только с моего ведома
примечания: позволила себе слегка исказить характеры героев, но в пределах разумного, а то слишком уж у Ямане-сенсей Асами непрошибаемый, и Такаба периодически поражает каким-то детским идиотизмом.
Ссылка на отзывы: https://mr-yaoi.ru/forum1/viewtopic.php?id=2532
«Шрам», ангст, R, Асами/Такаба, видоискатель
Ничего не изменилось за полгода.
Ненавижу. Всем сердцем.
Ненавижу, когда так смотришь, чуть прищурившись, и улыбаешься одними уголками губ, не выпуская из зубов сигарету. Когда, не удосужившись даже выдохнуть дым, целуешь так, что я чувствую себя изнасилованным твоим языком. И когда еще шире улыбаешься в ответ на мои проклятья вперемешку со стонами, ненавижу еще сильнее.
Я так и говорю, пока твои руки неторопливо стаскивают с моих бедер джинсы:
— Ненавижу…
— Неужели? – опять эта чертова полуулыбка.
Хочется взвыть. Но вместо этого из горла вырывается какой-то совершенно непристойный звук, когда твои прикосновения вызывают сладкую боль в паху. Словно это не мое горло. И не мое тело. Я ненавижу тебя до такой степени, что временами едва не умираю от желания.
Выражение твоего лица не меняется.
Черт бы тебя побрал, Асами! Больше всего я ненавижу эту твою самоуверенную невозмутимость!
Ты просто прелесть, Акихито. Сколько ты уже борешься с собственным телом? Не надоело? Зло шипишь, что тебя тошнит от сигаретного дыма, и тут же сдавлено стонешь, вдыхаешь все, что только позволяют легкие, и полным едва сдерживаемой страсти голосом хрипло шепчешь, обжигая лихорадочным дыханием кожу:
— Ненавижу…
Я не верю тебе, мой каваи Акихито, твоя плоть под моей ладонью куда более правдива, чем твой язык.
— Неужели? – улыбаюсь, скользя пальцами другой руки по напряженно выгнутому позвоночнику вниз, к подтянутым ягодицам.
Твоя животная чувственность сводит с ума. Каждый твой стон, каждое движение худого тела, с готовностью откликающегося на мои ласки – это как вызов моему самообладанию. Мне нравится эта изысканная пытка – не потерять голову, сохранить контроль. Ради нас же обоих.
Чье это лицо? Чьи опухшие от бесчисленных поцелуев губы? Кому принадлежит этот шальной, полубезумный взгляд? Не мне точно.
Зеркало над кроватью – очень в стиле Асами.
Со смешанным чувством стыда и удовлетворенности показываю своему отражению затылок. Справа я ощущаю тепло твоего тела. Не могу заставить себя посмотреть на твое лицо. Когда ты спишь, то похож на ангела. И я до чертиков боюсь растерять остатки своей решимости и пролежать так, подперев рукой голову, с глупой улыбкой рассматривая тебя спящего.
На мгновение мне становиться стыдно за свое бегство. Почему я всегда ухожу, как только просыпаюсь? Не только из гостиничных номеров, даже из собственной квартиры. Словно сбегаю от всего, что позволял с собой делать ночью. Почему ты никогда не уходишь, а терпеливо ждешь моего пробуждения? Даже когда я уже давно не сплю, из чистого упрямства прикидываясь и выжидая, когда же ты, наконец, оставишь меня наедине с моей растерянностью.
Но, лишь на мгновение.
Ноет поясница, горят искусанные губы, между бедер саднит и на душе резко становится так паршиво, что впору удавиться.
Я вспоминаю, почему стараюсь уйти первым. Еще больше приступа непрошенной нежности я боюсь встретить твой взгляд и прочесть в нем насмешку и удовлетворенную на время похоть. Услышать это твое: «Ты мой, Акихито, сколько бы ни убегал», но уже с совершенно другой интонацией, и в душе согласиться с этим. Я боюсь услышать презрение в твоем голосе.
Ненавижу тебя, за то, что нужен только пока сопротивляюсь. И свое глупое сердце тоже ненавижу.
Он снова сбежал, оставив после себя только уже выстывающее тепло и сладковатый запах одеколона на подушке.
Провожу по простыне рукой – место еще хранит очертания его тела. На ум лезут подробности прошлой ночи, какими-то рваными кусками, отдельными фрагментами. Моя ладонь на узком, мальчишеском бедре. Сбитый пульс под губами, оставляющими след на тонкой шее. Хрупкое запястье в моей ладони, гладкая кожа перчатки со срезанными пальцами на правой руке. Теснота и жар почти невесомого тела, дрожащего от замешанного на боли наслаждения. Он отвык от этого за полгода, ему снова было больно, словно в первый раз. Единственным цельным воспоминанием – чувство абсолютного покоя, когда он доверчиво жмется ко мне с блаженной улыбкой на губах, и с сонным ворчанием устраивает голову на плече. Засыпает почти мгновенно, по-детски приоткрыв рот, уже во сне обнимая за шею.
Интересно, на сколько его хватит на этот раз?
Я болен. Это единственное разумное объяснение. Меня нужно лечить.
— Извини, Ко, я на минутку.
Выхожу на улицу, подставляю разгоряченное лицо ветру в надежде, что если хмель не выветрится, так хоть мысли прояснятся. Рука сама тянется к мобильному. Взгляд останавливается на перчатке. Он не стал ее снимать. Ему было противно? Или все равно?
Месяц. Тридцать бесконечно долгих дней, из которых облегчение в связи с отсутствием интереса к моей персоне длилось ровно два дня. В прошлый раз этот срок составлял неделю. А моей решимости положить конец этой связи хватило на полгода.
Как же я его ненавижу! Думает, я начну искать встречи?! Не дождется!
Мне не надо смотреть на экран, чтобы знать, кто звонит. Только у одного человека хватит дурости звонить мне посреди ночи.
— Да.
Вместо ожидаемого, протяжного «ненавижу» звучит что-то оригинальное:
— Асами, я так соскучился.
Половина третьего.
— Где ты напился, маленькое чудовище?
Шумный вздох, сопение, диктует адрес. Речь вполне связная. Наконец-то научился пить? Пора бы уже, в двадцать шесть-то лет.
Забираю его через полчаса, едем к нему домой. Он не выглядит сильно пьяным, но эта натянутая сосредоточенность выдает с головой.
— Я не собирался тебе звонить, — бормочет, глядя в окно.
— Я так и понял.
У него даже уши краснеют, я уже жду обычного: «Останови здесь! Дальше сам дойду!», но сюрпризы продолжаются.
— Так поздно не собирался. Хотел подождать утра.
Я понимаю, что это означает. Понимает ли он?
Его губы теплые, податливые. Алкоголь придал достаточно смелости для намека на инициативу. Нет, мой хороший, в таких ситуациях преимущество у того, кто трезв.
Самообладание дает трещину, как только дверь отделяет нас от коридора. Первым делом я стягиваю с его руки эту проклятую перчатку.
Я задыхаюсь. Или уже задохнулся? Темнеет в глазах, сердце колотится о ребра так, что становится больно. Я уже не понимаю, ни где я, ни что делаю. Единственная связь с реальностью – это плоть Асами в моем теле, его губы, отбирающие последний глоток воздуха, его пальцы, клеймящие мою кожу.
— Люблю тебя, — шепчу в его губы.
Мне не стыдно. Ни перед ним, ни перед собой. Плевать. Даже если Фейлон оказался прав и завтра он скажет, что теперь потерял ко мне интерес. Даже если завтра все закончится. Три года сплошного безумия. Как я буду жить дальше?
Как-нибудь буду.
Он все понимает. Остатки спиртного уже выветрились и списать эти слова на горячечный бред не выйдет.
Вот ты и сказал это, мой Акихито.
Беру его правую руку, нежно целую тыльную сторону ладони. Туда, где остался розовый шрам после сведенной татуировки. Больше ты не сбежишь. Никто, кроме меня, никогда не прикоснется к тебе. Не позволю.
— Чт… Что ты делаешь?!
Я не даю ему отдернуть руку, и отвернуться не даю, вжав в простыни собственным весом. Два года мы не затрагивали эту тему. Самое время.
— Я дал тебе достаточно времени забыть все, что произошло в Гонконге. То, что я не сумел тогда защитить тебя от Фейлона – моя вина, не твоя. Ты сам сказал, что любишь меня. Смотри, не забудь своих слов, потому что теперь ты сможешь сбежать от меня разве что на тот свет. И то, когда я так решу.
Не нужен свет, я и так знаю, что сейчас он кусает губы, старается сдержать подступающие слезы. Даже его слезы – мои. Только лишь мои.
Перекатываюсь на бок, не разжимая рук. Позволяю ему улечься удобнее и долго перебираю мягкие пряди волос, пока его дыхание не выравнивается.
У него кошачий характер. Мнительный, но отходчивый. Везде сует свой нос, обжигается и снова лезет. Жадный до ласки и сумасбродный. Я приручал тебя слишком долго, чтобы чья-то глупость разрушила эту связь.
Утро застало уже в пустой постели. Никогда меня еще не посещало настолько острое желание кого-нибудь пристрелить. Точнее не кого-нибудь, а одного мелкого, изматывающего нервы мальчишку.
Половина седьмого. Я успеваю закурить и сделать несколько затяжек, стряхивая пепел на пол, когда щелкает дверной замок.
На душе теплеет. Еле удерживаюсь от глупой ухмылки. Старею?
Он заходит в комнату, брезгливо морщась от дыма. В руках – бумажный пакет. Бросает, избегая смотреть в глаза:
— У меня хлеб закончился.
И уже с кухни:
— Хочешь кофе – иди на кухню! Я тебе не горничная в постель завтрак таскать.
Источник
