Теория когнитивного развития ребенка дж брунера

В отличие от теорий научения, в которых люди считаются пассивными существами, когнитивные теории представляют людей рациональными, активными, знающими и умелыми. Согласно мнению теоретиков-когнитивистов, люди не просто получают, но и обрабатывают информацию каждый человек является мыслителем и творцом своей реальности. Люди не просто реагируют на стимулы, они структурируют их и придают им определенный смысл. Для большинства психологов-когнитивистов развитие состоит из эволюционирования ментальных (психических) структур или способов обработки информации, частью генетически запрограмированных и зависящих от степени зрелости индивидуума. Поэтому эти психологи изучают стадиальные, или качественные, изменения в поведении, которые происходят по мере роста и созревания индивидуума. Как правило, они исследуют качественные изменения путем наблюдения за процессом решения задач (в широком смысле слова) в переходных точках развития.

Когнитивные теории начинаются с работ Ж. Пиаже. Они включают в себя также взгляды представителей информационного подхода, которые уподобляют умственную деятельность человека работе компьютера. К 1970-м годам многие теоретики развития, разочарованные противоречиями, обнаруженными в когнитивных теориях, обратились к таким сферам, как когнитивная психология и компьютерная наука. Согласно теории обработки информации, человеческий мозг похож на компьютер, который принимает, обрабатывает ее и выдает результат, т.е. ответы, выводы или предложения по решению проблем. Продолжая сравнение с компьютером, теоретики обработки информации рассматривают когнитивное развитие как возрастные изменения, происходящие в электронном (головной мозг и периферическая НС) и программном (психические процессы) обеспечении интеллектуальной сферы.

Теоретики обработки информации, как и когнитивисты, признают, что биологическое созревание – важный фактор когнитивного развития. Они так же утверждают, что созревание головного мозга и НС дает детям и подросткам возможность быстрее обрабатывать информацию. В результате возрастает умение сосредоточивать внимание, распознавать и хранить релевантную информацию, а также выполнять мыслительные программы, что, в свою очередь, позволяет оперировать сохраненным материалом для ответов на вопросы и решения проблем. Но сторонники информационного подхода четко осознают и то, что детские стратегии поиска и обработки информации в значительной степени подвержены влиянию опыта, т.е. видов проблем, с которыми встречаются дети, видов внушения, производимого дома и в школе, и даже того, какие умения считаются важными в данной культуре и субкультуре.

Наибольшее расхождение между теорией обработки информации и теорией Пиаже состоит в том, что первая из них считает развитие неразрывным, а не стадиальным. Согласно этому утверждению, стратегии, используемые человеком для сбора, сохранения, восстановления и обработки информации, развиваются постепенно в течение детства и подросткового возраста. Отсюда следует, что когнитивное развитие обусловлено постепенными количественными изменениями, а не качественными возрастными сдвигами. (Крайг, с. 74).

«Она кормит его по первому требованию, — сообщает Жебер, — давая ему грудь как только он заплачет; она носит его на спине, зачастую соприкасаясь с ним кожей; всегда тесно связана с ним, малыш постоянно держится за полу матери, спит с нею… Таким образом, ребенок живет в мире тепла, постоянно защищаемый своей матерью, и этот исключительный комфорт обеспечивает ему полную безопасность».

Конечно, можно обратиться для объяснения скорости нервно-двигательного развития маленьких африканцев и к расовым особенностям: они держат головку уже в 6 недель; у них рано прогибается позвоночник (поясничный лордоз); они стоят без поддержки в 7 месяцев, а в 10 месяцев ходят; их отличает поразительная подвижность кисти и пальцев, проявляющаяся в мягких, ловких и точных жестах; они захватывают таблетку поду­шечками большого и указательного пальцев в 12 месяцев.

Но при чтении детального отчета Марсель Жебер приходит на ум фраза Валлона: «Движения ребенка обретают форму в движениях взрослого».

«Ребенок, которого постоянно носят на спине, так что он может следить за разнообразными движениями матери, очень скоро научается держать головку… это может объясняться и тем, что ребенка носят в положении сидя, так что его выпрямленное тело примыкает к телу матери, а согнутые нижние конечности охватывают ее талию; поясничные мышцы находятся в тонусе, позволяющем ребенку удерживаться в сидячем положении и очень рано овладеть ходьбой», а также приобрести отличное равновесие, которое сохранится у него затем на всю жизнь.

Но как же объяснить тогда замедление развития после двух лет? Марсель Жебер думает, что это связано с резкостью такого аффективного события, как отлучение от матери. Оно имеет форму настоящего разрыва: мать отказывается давать ребенку грудь, она больше с ним не спит. Часто происходит даже физическое отделение: ребенка поручают какой-нибудь родственнице, живущей так далеко, что мать редко навещает его. Африканская мать занимает позицию, которая, по-видимому, целиком соответствует общей концепции воспитания. «Многие африканские матери думают, — говорит одна из них, — что играть с ребенком плохо, это может повредить ему».

Вот каковы наблюдения, весьма своеобразно иллюстрирующие важность отношений между матерью и ребенком. Впрочем, нет никакой необходимости доказывать ее. Следует только сделать из нее все практические выводы: ратовать за усыновление в первые недели жизни, чтобы ребенок еще не фиксировал свою привязанность к матери; открыть широкий доступ матерям к уходу за больными в детских больницах; давать психологичес­кую подготовку персоналу, предназначенному для работы с маленькими детьми; предпринимать социальные меры, которые позволяли бы работающим и незамужним матерям следить за своими детьми.

Но в то же время мне хочется выразить энергичный протест против преувеличений и слишком поспешных обобщений некоторых психиатров. Не все дети страдают от разлуки с матерью в равной степени, а некоторая их часть, по-видимому, даже вовсе избегает того вредящего воздействия этой разлуки, которое было описано выше. В течение многих лет я в качестве эксперта следил за английскими и французскими работами, которые были посвящены Международным центром детства изучению фактора разлуки ребенка с матерью. Я постоянно сожалел о том, что не уделялось специального внимания исследованию тех детей, которые оказались устойчивыми к действию этого фактора или были способны к быстрой реадаптации. Боулби и Спитц дали мне ясный ответ на вопрос о том, чем это вызвано. Прежде всего они полагают, что всякий ребенок, ставший жерт­вой разлуки с матерью, поражается психологически, даже если внешне это никак не обнаруживается. И потом, говорят они, если имеется столь серьезная опасность, то не лучше ли принять меры, чтобы защитить от нее всех детей?

Проблема эта гораздо сложнее, и это отлично знает Боулби, посвятивший целый раздел своей книги рассмотрению мер по защите детей, которые почему-либо должны быть разлучены со своими матерями.

Вульгаризация идей относительно воспитания ребенка матерью может привести к печальным результатам. Не так давно рабочие одного большого металлургического завода парижского района стали сомневаться, можно ли доверять своих детей на целый день воспитателям заводских яслей, опасаясь, как бы дети не стали идиотами. Необходимо отыскать практическое решение проблемы для тех случаев, когда требуется более или менее длительная разлука детей с матерями. И для этого нужно со всей беспристрастностью исследовать сопротивляемость и компенсаторные возможности детей, а не только причины подверженности их действию этого фактора(В работе, продолжающейся уже четыре года, моя сотрудница О. Брюне изучает развитие трех групп детей: из семей родителей свободных профессий, где детей воспитывает мать (группа А); из рабочих семей, в которых в первые месяцы жизни детей их отдавали кормилицам (группа С), и из рабочих семей, где дети воспитывались с матерью (группа В). Это длительное исследование обнаружило взаимодействие двух факторов: воспитания ребен­ка матерью и социально-экономической принадлежности семьи. В шесть месяцев дети всех групп показали одинаковые данные (IQ 100). В возрасте одного года дети, разлученные с матерью, стали отставать (А=100, В=100, С=87). В три года выяснилось несомненное превосходство детей из более культурных семей (А=115, В=97, С=83). Анализ результатов показывает, что своим превосходством дети группы А были обязаны гораздо большей легкости словесного выражения мыслей (синтаксис, применение личных местоимений), хотя говорить они начинали не раньше, чем дети из рабочих семей (группа В)… («Enfance», 1956, 1, 85-94).

В. Тонкая структура среды. В заключение хотелось бы привести данные сравнительного изучения историй близнецов. Первое наблюдение, касающееся скорости их развития, имеет отношение к тому, что мы только что говорили о среде, рассматриваемой как непосредственно окружающие ребенка условия жизни.

В общем, однояйцевые близнецы развиваются интеллектуально несколько медленнее обычных детей. Этот факт нельзя отнести за счет социальной среды: я констатировал его на всех уровнях. Не связан он и с тем, что мать пренебрегает выполнением своего долга: близнецы окружены, как правило, особым вниманием. Наконец, указанный факт нельзя приписать и худшей наследственности: нервнодвигательное развитие близнецов происходит совершенно нормально. Мы с моей коллегой Ирэн Лезин показали, что отставание близнецов в первые годы жизни связано главным образом с недостаточным развитием у них речи, бедностью их социальных отношений и игр.

Их отставание определяется наличием близнецовой пары, в которой они замыкаются. Писательница Элизабет Гудж так пишет о близнецах — персонажах ее романа: «Они оказываются изолированными в своем мирке, как в тысячецветном мыльном пузыре, и у них редко есть лишнее время, чтобы заняться остальной вселенной… они совершенно непроницаемы для влияний какого бы то ни было рода».

Каждый из близнецов как бы экранирует другого от воздействий взрослого. Недостаток их взаимоотношений со взрослыми на стадии синкретической социабильности может повредить развитию их личности и в дальнейшем, если не позаботиться о том, чтобы возможно раньше преодолеть чрезмерную зависимость близнецов друг от друга.

Второе наблюдение, которое дает еще больше пищи для размышлений, — это наличие двух явно неодинаковых личностей у существ, совершенно тождественных с точки зрения их наследственности. Да и среда их тоже кажется идентичной, поскольку они имеют одинаковый возраст, живут в одной семье, окружены одними и теми же заботами, носят одинаковую одежду.

Но индивид воспринимает в среде не только эти моменты. Она служит для него основой всех тех отношений, которые складываются у каждого из нас с себе подобными, — отношений соперничества, взаимодополняемости, всего репертуара ролей, которые мы играем в зависимости от того, кто является нашим партнером. Здесь идет речь о законе, который специфичен не только для близнецов. Но эти последние демонстрируют его особенно выпукло, потому что при одинаковой среде и наследственности каждый из них создает особую личность.